Гульнир, городок у восточного края медленно замерзающего озера, был свободен даже от привидений. Наполовину похороненный под тяжелыми снегами, с домами, крыши с которых сорвало ветром и градом, он лежал под темными равнодушными небесами, как скелет умершего от голода лося.
— Неужели вороны Скали так быстро уничтожили жизнь по всему свету? — широко раскрыв глаза, спросил Слудиг.
— Похоже, что все убежали, когда ударил последний мороз, — сказал Гримрик, туго стягивая плащ под узким подбородком. — Слишком здесь холодно и слишком далеко от последних свободных и безопасных дорог.
— С очень большой вероятностью в Хетстеде будет то же самое, — сказал Бинабик, заставляя Кантаку снова подняться вверх по склону. — Очень хорошо, что мы не имели плана по дороге прибавлять что-нибудь к нашим запасам.
Здесь, у дальнего края озера, горы постепенно сглаживались, и северный Альдхорт вытянул свою огромную руку, чтобы прикрыть их последние низкие склоны. Он отличался от той южной части леса, которую видел Саймон, и не только ковром снега, покрывавшим лесную почву и заглушавшим звук их шагов. Деревья здесь были прямыми и высокими, темно-зеленые сосны и ели — колонны в белых одеяниях, образующие широкие тенистые коридоры. Всадники двигались по белому лабиринту, а снег сыпался сверху, словно пепел веков.
— Здесь кто-то есть, брат Кадрах, — шепнула Мириамель. Она протянула руку. — Вот там! Видите, как блестит металл?
Кадрах опустил мех с вином и посмотрел. В уголках его рта застыли лиловато-красные капельки. Он нахмурился и прищурился, как будто для того, чтобы успокоить капризного ребенка. Через мгновение он нахмурился еще больше.
— Боже милостивый, вы правы, принцесса, — прошептал он, осаживая лошадь. — Что-то там есть, это точно. — Он передал ей поводья и соскочил на густую зеленую траву. Жестом приказав ей сохранять тишину, монах прокрался вперед, укрываясь за широким древесным стволом. На расстоянии примерно ста шагов от блестящего предмета он вытянул шею, чтобы рассмотреть его, и стал похож на ребенка, играющего в прятки. Через некоторое время он повернулся к девушке и кивнул. Мириамель подъехала к нему, ведя в поводу лошадь Кадраха.
Это был человек, полуприслонившийся к извилистым корням дуба. Его доспехи все еще блестели в нескольких местах, несмотря на чудовищные удары, видимо, нанесенные по ним. В траве рядом с ним лежала рукоять разбитого меча, сломанное древко и зеленое знамя с геральдическим изображением Белого Оленя Эрнистира.
— Элисия, Матерь Божья, — ахнула подбежавшая Мириамель. — Он еще жив?
Кадрах привязал лошадей к одному из дугообразных корней дуба и подошел к ней.
— Не похоже.
— Но он жив, — сказала принцесса. — Слушайте… он дышит.
Монах встал на колени, чтобы посмотреть на человека, чье слабое дыхание действительно доносилось из разбитого шлема. Кадрах поднял маску под крылатым гребнем и открыл бледное усатое лицо в пятнах засохшей крови.
— Небесные псы! — выдохнул Кадрах. — Это Артпреас, граф Куимна.
— Вы знаете его? — спросила Мириамель, роясь в седельной сумке в поисках меха с водой. Она нашла его и смочила водой кусок ткани.
— Правда, я знаю его, — сказал Кадрах и указал на двух птиц, вышитых на порванной накидке. — Он сеньор Куимна, который около Над Муллаха, вот он кто. Его эмблема — два полевых жаворонка.
Мириамель смачивала лицо Артпреаса, монах тем временем исследовал окровавленные проломы в его доспехах. Ресницы рыцаря затрепетали.
— Он сейчас очнется, — сказала принцесса, резко вздохнув. — Кадрах, мне кажется, он будет жить.
— Недолго, леди, — тихо сказал маленький человек. — У него в животе рана шириной с мою руку. Позвольте мне сказать ему последние слова, и он умрет спокойно.
Граф застонал, и струйка крови потекла из уголка его рта. Мириамель заботливо вытерла ее. Артпреас медленно открыл глаза.
— И гундейн слуит, ма конналбен… — пробормотал он на эрнистирийском. Потом рыцарь слабо кашлянул, и кровь снова показалась у него на губах. — Ты хороший… парень. Они… взяли Оленя?
— Что это значит? — шепнула принцесса. Кадрах показал на разорванное знамя, лежащее на траве у руки графа.
— Вы спасли его, граф Артпреас, — сказала она, склонившись к нему. — Оно в безопасности. Что случилось?
— Вороны Скали… они были повсюду. — Долгий кашель, и глаза рыцаря открылись шире. — Ах, мои храбрые друзья… убиты, все убиты… порублены, как, как… — Из груди Артпреаса вырвалось полное боли сухое рыдание. Взор его устремился в небо, как бы следя за медленным движением облаков.
— А где король? — спросил он наконец. — Где наш храбрый старый король? Эти гойрахи северяне, да сгноит их Бриниох, окружили его. Бриниох на ферт уб…. уй строцини…
— Король? — прошептала Мириамель. — Он, должно быть, говорит о Ллуте.
Взгляд графа внезапно остановился на Кадрахе, и глаза его блеснули, словно какая-то радость зажгла их.
— Падреик? — спросил он и положил дрожащую окровавленную руку на запястье монаха. Кадрах вздрогнул и хотел отодвинуться, но глаза его, казалось, источали странное сияние.
— Это ты, Падреик-фейр? Ты… вернулся…
Потом рыцарь резко вытянулся и мучительно закашлялся. Изо рта его хлынул фонтан крови. Секундой позже глаза его закатились под темные веки.
— Мертв, — сказал Кадрах, и жесткие нотки звучали в его голосе. — Да спасет его Узирис, да успокоит Господь его душу. — Он начертал знак древа над окровавленной грудью Артпреаса и встал.