Трон из костей дракона - Страница 81

Через некоторое время дал о себе знать манускрипт Моргенса под кушаком.

Несколько сотен метров Саймон пронес манускрипт в потных ладонях, но потом сдался и снова засунул его за пояс. Старик просил его сохранить рукопись, и он сделает это. Саймон подпихнул под нее подол рубахи, чтобы не так терло. Когда ему надоело каждый раз отыскивать переход через бесчисленные ручейки, тонкой сетью покрывавшие поля, он снял башмаки. Запах травы и влажного майского воздуха, хотя и не заслуживавший больше доверия, все же отвлек его мысли от немедленной голодной смерти, обратив их к болезненным кровоподтекам, холодная вязкая глина между пальцами ног тоже хорошо помогала.

Вскоре он достиг Старой Лесной дороги. Идти по глинистой дороге, разбитой колесами тяжелых телег, размокшей от дождей, было тяжело, и он свернул на заросшую жесткой травой обочину. Белые нарциссы и синие левкои смущенно и удивленно покачивались у него под ногами, лужи сверкали послеполуденной голубизной свежего неба, словно кусочки гладкого стекла, впаянные в мокрую глину.

По ту сторону дороги деревья Альдхорта вскоре превратились в монолитный строй, как целая армия, заснувшая стоя. Между некоторыми стволами было небольшое расстояние, и видно было, какая глубокая, непроницаемая тьма, напоминавшая входы в подземелье, царила за ними. Кое-где встречались неуклюжие постройки, возможно, хижины дровосеков, безобразие которых подчеркивали стройные деревья.

Продолжая свой путь вдоль бесконечного порога леса, Саймон споткнулся о куст и больно ушиб и без того разбитые коленки. Как только он осознал, что было причиной его очередного злоключения, юноша перестал ругаться. Большинство ягод на кусте, правда, еще не созрели, но хватало и спелых, так что, когда он наконец двинулся дальше, продолжая жевать, подбородок его и щеки были густо вымазаны ягодным соком. Ягоды не были еще достаточно сладкими, но именно они стали первым за последнее время аргументом в пользу того, что не все так плохо в этом мироздании. Кончив есть, он вытер руки о давно погубленную рубашку.

Когда дорога, а вместе с ней и Саймон, начала преодолевать длинный подъем, появились, наконец, первые следы человеческого обитания. Здесь и там из высокой травы вырастали серые хребты изгородей; за этими обветренными стражами, подчиняясь беззвучным внутренним ритмам, двигались фигуры огородников, сажавших весенний горох. Рядом другие так же медленно двигались вдоль рядов, методично работая мотыгой, прилагая все усилия, чтобы спасти драгоценный урожай от возможного ненастья. Те, кто помоложе, взбирались на крыши, и там ворошили и уплотняли солому длинными палками и сдирали мох, выросший за время авриельских дождей. Ему страшно хотелось рвануться через поля, к этим аккуратным фермам, где его наверняка впустят, накормят… дадут работу…

Где кончается моя глупость? — думал он. Почему бы мне просто не отправиться обратно в замок и не покричать, что я, наконец, явился, где-нибудь на хозяйственном дворе?

Крестьяне всегда подозрительно относились к незнакомцам, а уж теперь, когда с севера поползли слухи о бандитизме и о чем-то похуже того, тем более.

Кроме того, Саймон был уверен, что эркингарды будут искать его именно здесь.

Эти фермеры непременно припомнят странного рыжеволосого юношу, проходившего мимо. Нет, лучше подождать с разговорами, по крайней мере пока Хейхолт так близко. Может быть, ему повезет в одном из трактиров, граничащих с этим таинственным лесом, — если только его пустят туда?

Я ведь знаю кое-что о работе на кухне, верно? Где-нибудь найдется дело для меня… правда?

Поднимаясь все дальше в гору, он увидел, что дорогу перед ним пересекает темная полоса, след проехавшей здесь телеги, выходивший из леса и тянущийся через поля к югу; путь, проложенный, вероятно, лесником к западным фермерским землям Эрчестера. На перекрестке торчало что-то темное и угловатое. После короткого приступа страха он сообразил, что предмет этот слишком высок, чтобы оказаться поджидающим его стражником. Это было, видимо, пугало или придорожная статуя Элисии, Матери Божьей — перекрестки пользовались дурной славой, и местный люд часто водружал там священную реликвию, чтобы отпугнуть блуждающих духов.

Подойдя ближе, он решил, что был прав, подумав о пугале, потому что темный предмет был привязан к шесту или дереву и слегка покачивался от легкого ветра.

Приблизившись еще, он увидал, что это не пугало. Вскоре сомнений не оставалось, предмет был именно тем, чем казался, — телом человека, висевшим на грубой виселице.

Он дошел до перекрестка. Ветер стих; вокруг застыли коричневые облака дорожной пыли. Он остановился, беспомощно глядя на виселицу. Дорожная пыль осела, а потом снова закружилась под порывами ветра.

Ноги повешенного, босые, черные и распухшие, болтались на уровне плеч Саймона. Голова склонилась на сторону, как у щенка, поднятого за шкирку, птицы изуродовали его лицо и выклевали глаза. Сломанная деревянная доска со словами «ЛЯХ КОРОЛЯ» тихо стучала по его груди; на дороге лежал второй обломок. На нем было нацарапано: «ОХОТИЛСЯ НА ЗЕМ».

Саймон отступил; невинный ветерок качнул тело, так что безглазое лицо повешенного уставилось в бескрайние поля. Юноша быстро перешел дорогу лесорубов, сотворив знак древа. Прежде такое зрелище показалось бы ему притягательным, как все мертвое, но теперь он не испытывал ничего, кроме ледяного, сковывающего страха. Он сам украл — или помог украсть — нечто гораздо большее, чем этот бедный воришка когда-нибудь мог мечтать: он украл брата короля из собственного королевского подземелья. Сколько времени пройдет, прежде чем они поймают его, как поймали этого несчастного, поеденного грачами? Как они накажут его?