Трон из костей дракона - Страница 56

— Конечно, мой король.

— Тогда скажи мне, престарелый Таузер, как случилось, что тебе дали собачье имя? — Элиас поднял брови в притворном смущении вопросительно повернулся сперва к смеющемуся Гутвульфу, а потом к Мириамели, которая смотрела в сторону. Остальные придворные смеялись и перешептывались, прикрываясь руками.

— Мне никто не давал собачьего имени, — тихо сказал Таузер. — Я выбрал его сам.

— Что? — спросил Элиас, снова поворачиваясь к старику. — Похоже, я тебя не совсем расслышал.

— Я сам дал себе собачье имя, сир. Ваш покойный отец, бывало, дразнил меня за мою преданность: видите ли, я все время ходил за ним, не отставая ни на шаг. В шутку он назвал одну из своих собак Круин, а это как раз и было мое настоящее имя. — Старик слегка повернулся, чтобы обращаться к большей аудитории. — И тогда я сказал: «Если собаке дано по воле Джона мое имя, то я возьму взамен имя собаки». С тех пор я никогда не отзывался ни на какое имя, кроме Таузера, и никогда отзываться не буду.

Элиасу как будто не больно понравился ответ шута, но тем не менее он резко засмеялся и хлопнул себя по колену.

— Дерзкий карлик, а? — спросил он, оглядев собравшихся. Окружающие, силясь угадать настроение короля, вежливо засмеялись, все, кроме Мириамели, которая молча смотрела на Таузера со своего кресла с высокой спинкой. На лице ее было сложное выражение, значения которого он не мог угадать.

— Ну ладно, — сказал Элиас, — если бы я не был воистину добрым королем, каким я являюсь, а был бы я, например, языческим королем, как эрнистирийский Ллут, — я, пожалуй, отрубил бы твою ничтожную сморщенную голову за то, что ты так непочтительно говоришь о моем покойном отце. Но, конечно, я не такой король.

— Конечно нет, сир, — сказал Таузер.

— Ну, так ты пришел спеть нам? Или кувыркаться? Надеюсь, не для этого, потому что ты выглядишь слишком дряхлым для таких шалостей. Или еще для чего-нибудь? Скажи же! — Элиас откинулся на спинку трона и хлопнул в ладоши, потребовав еще вина.

— Петь, ваше величество, — сказал шут. Он снял с плеча лютню и принялся подкручивать колки, настраивая ее. Пока юный паж наполнял кубок своего повелителя, Таузер поднял глаза и смотрел на знамена рыцарей и знати Светлого Арда, висевшие перед маленькими окнами, забрызганными дождем. Пыли и паутины больше не было, но Таузеру краски знамен казались фальшивыми — слишком яркими, подобно коже старой проститутки, которая красится, надеясь вернуть свои юные дни и уничтожая тем самым то, что еще сохранилось.

Когда испуганный паж кончил наполнять кубки Гутвульфа, Фенгбальда и остальных, Элиас махнул рукой Таузеру.

— Мой лорд, — шут поклонился, — я спою вам о другом добром короле, но это был, однако, несчастливый и грустный монарх.

— Я не люблю грустные песни! — заявил Фенгбальд, бывший уже сильно навеселе, что, впрочем, можно было предвидеть. Гутвульф продолжал глупо ухмыляться.

— Тише! — Король как бы подтолкнул локтем своего товарища. — Если мы придем к выводу, что это была плохая мелодия, когда он кончит, тогда мы сможем заставить карлика скакать.

Таузер прочистил горло, взял несколько аккордов и запел тонким приятным голосом:

Король Орех немолод.
Он стар, он сед, он строг.
Уже могильный холод
Он чувствует у ног.

— Пусть мчатся, слов не тратя,
Ко мне, — промолвил он,
— Мой старший сын, принц Ясень,
Мой младший сын, принц Клен.

И как-то утром рано
Вернулись в отчий дом
Принц Ясень на буланом,
Принц Клен на вороном.

— Был путь мой чист и ясен,
Зачем проделан он? —
Спросил отца принц Ясень,
Но промолчал принц Клен.

— Умру я очень скоро.
Скажу вам не тая,
Я не хотел бы ссоры
Меж вами, сыновья!

— Не скажу, что мне особенно нравится эта песня, — зарычал Гутвульф, — карлик просто издевается!

Элиас приказал ему замолчать. Его глаза горели, он дал Таузеру знак продолжать.

— Мне трон не нужен, право,
И в ножнах мой кинжал, —
Принц Клен ответил браво
Принц Ясень промолчал.

Король расцеловал их,
И мчат, покинув дом,
Принц Ясень на буланом,
Принц Клен на вороном.

Слепит глаза корона,
Брильянтовая пыль,
И речи принца Клена
Принц Ясень не забыл.

Под сладкими словами
Наверно скрыта ложь!
Опасны шутки с львами,
О брат мой, ты умрешь!

Так принцу в сердце брата
Мерещится обман.
И вот уж перстень с ядом
Кладет он в свой карман.

Так, мстителен и страшен,
Принц яд кидает в мед.
Отравленную чашу…

— Довольно! Это измена! — вскричал Гутвульф, вскакивая. Он отшвырнул кресло прямо в окаменевших придворных и со свистом выхватил из ножен свой длинный меч. Если бы одурманенный вином Фенгбальд, вскакивая, не толкнул случайно его руку, Гутвульф разрубил бы испуганного Таузера пополам.

Элиас тоже вскочил.

— Вложи свое шило в ножны, ты, недоумок! — заорал он. — Никто не смеет обнажать меч в королевском тронном зале! — Король повернулся от совсем запутавшегося графа Утаньятского к старому шуту. Старик, немного пришедший в себя после спектакля, устроенного разъяренным Гутвульфом, старался сохранить достоинство.

— Не думай, жалкий карлик, что мы в восторге от твоей песенки! — зарычал он. — Или что твоя долгая служба моему отцу делает тебя неприкосновенным, — но не думай также, что ты можешь проколоть кожу короля своими жалкими колючками.